Перевод С.В.Петрушанко hammillru@mail.ru
Иерихон - странный город, биение жизни в его сердце - люди объединены вместе, будучи далекими друг от друга... Основы (устои, фундамент) разрушены в городе за забаррикадированными дверями; прячась за стенами, одинокие в ночи, возможно, люди дожидаются рева труб. Вавилон - странный город, седьмое чудо земли - сады пылают яркими цветами, медленно гниют в грязи, и с горящей головой, ты не можешь увидеть ничего. Висячие сады поют, но они фальшивят: жизнь поддельна, это убивает меня... Не смотри назад, не то ты превратишься в камень; посмотри вокруг, прежде чем твоя жизнь скроется за бетонными блоками. За твоей спиной - ищущие глаза, ранящие сквозь ситцевые занавесы, сверкающие, но всегда безымянные... Как обитатели психушек все жители заражены безумием... Атлантида - странное место, вспышка эпохи: никто на самом деле не знает, что делать, и город - это клетка. Он ловит в пепельных часах и бетонных башнях, заточая в общественном строе. Города потеряли свой путь, сегодня безумие поглощает все... Я не могу жить под водой. (Иерихон - город в Палестине. По библейскому преданию стены этого города рухнули от звуков труб завоевателей, благословенных богом)
Вилли, что я могу сказать тебе, говоря лишь правду в твоей меняющейся жизни? Ты вступаешь в жестокий мир; маленькие девочки могут потерять свой путь в наступающей ночи... Я надеюсь, с тобой все будет в порядке. Вилли, попробуй остаться ребенком еще какое-то время, по крайней мере, до тех пор, пока ты не поймешь, что чему-то научилась. Все дети превращаются во взрослых, а взрослые могут быть такими странными; они изменяются и, изменяясь, приносят боль. Попробуй хорошо относиться к своим родителям, потому что они заботятся о тебе, ну и что еще ты можешь сделать? Когда ты найдешь себе любимых, будь добра с ними в той же степени, как ты хочешь, чтобы они были добры к тебе - будь честной, будь искренней. Вилли, ты - будущее, все наши жизни, в конце концов, в твоих руках. Жизнь тяжела сейчас; ты знаешь, она становится еще более тяжелой, и надежда - единственная спасательная ниточка: мы когда-нибудь умрем, и, надеюсь, ты поймешь... Мы знаем, что живем неправильно, мы не такие уж сильные и не такие уж уверенные во всем, двигаемся на ощупь, может, сейчас мы выглядим большими, но, в действительности, мы такие маленькие и одинокие и ищем дом в ночи. Пока ты еще ребенок; но ты очень скоро станешь настоящей леди, а потом - ты почувствуешь огонь зла. Потому запомни мои слова: все взрослые превращаются в детей, в злых детей, и они - такие жестокие, жестокие дураки! Просто следуй своим собственным правилам... Не думай, что я слишком глуп, Вилли, если я говорю: "Я надеюсь, что для тебя есть надежда".Примечание
Любопытно, что предпоследнюю срочку песни:
don't think that I'm silly, Willie,
можно услышить и так:
don't think that I'm Silly Willy,
Silly Willy: во времена детства Питера Хэммилла так называлась детская игрушка - кусок
пластилинообразного пластика, из которой можно было лепить всё, что угодно. В
переносном смысле - мягкий, чрезмерно сентиментальный человек.
В тексте песни монолог героя скорее сентиментален, чем глуп.
Коленопреклонение, эрекция в церкви. Ризничная одежда, изъеденные молью саваны. Тайная тишина, священные тайны накапливают пыль, раздражают глаза. Беспечный смех после покаяния. Благословение, фальшивый страх. Скрытые лица... Благодать - такое же имя, как Целомудрие, как Люцифер, как мое (имя). Ты унесла меня сквозь оконные проемы, утопила в лике, в фимиаме, в припевах хора и в медленном экстазе. Я принял бы тебя, если бы только знал твое имя... Тихий уголок явился мне в печальных молитвах: холодная, как лед, статуя, святая в состоянии исступления, невидящие глаза, разверзнутые уста, рана любви, Л О Ж Ь. Ты унесла меня, дала объяснение поступкам святых и преподобных, бдящих, всех остальных праведных мучеников. Я принял бы тебя и прошел бы через дверь в одну сторону. Я принял бы тебя, но это было бы просто еще одной Л О Ж Ь Ю.
Где же все вчерашние радости? Где же сейчас счастье и смех, что мы испытывали? Ушли, как наши детские грезы, стремления и веры; время - это вор, и оно опустошает наши сады, выдирая саженцы, валя деревья, вытаптывая наши цветы, высасывая соки и иссушая семена. В полночном свете свечи жизненного опыта все цвета выгорают, зеленые побеги сереют... Одно лишь время убьет все цветы, однако, пришло время разделить наши участки и все то, что мы зовем "нашим". Разве будет хуже, если мы презреем нужды других людей и будем возделывать наши сады поодиночке? Становится холоднее, ветер и дождь наносят раны; оглядываясь назад, я вижу лишь друзей, что я потерял. Пламя едва теплится, пробиваясь сквозь золу; мои руки грязны, мой мозг оцепенел, я узнал цену "Я": "Мне нужно торопиться, мне нужно ухаживать за моим садом; я должен оттолкнуть вас, сейчас нет времени просить вашего прощения." Сейчас я вижу, что сад, выращенный мною, точно такой же, как другие вокруг; заборы, возведенные для защиты, только разделяют... Разорение - везде, непогода губит ростки... Верит ли кто-нибудь, что его сад действительно погибнет? В свое время разделившись, может ли сейчас каждый скупо заботится лишь о своем? Есть ли радость в уединенном росте? Приходи и взгляни на мой сад, если ты хочешь, я хотел бы, чтобы кто-нибудь увидел все это до того, как каждый корешок погибнет. Уверен, что пришло время открыть свои жизни для всех, снесем стены, пока еще не поздно! Как же много печали в мире, Как же много опустошенности и сердечной муки и боли. Где-то в пути мы не там свернули... Как же нам заново выбрать правильный курс? Через горе, через боль, наши цветы нуждаются в нашем общем дожде...
Некогда все звезды на небесах были яркими, сейчас же они красны и потускневшие, и все цвета выцвели, тени, что мы отбрасываем, сдвинулись. И золотое превратилось в красное, не оставляя времени на изменения. Красное смещение, все убегает от нас. Некогда созвездия были святы, сейчас же тьма заполнила все прошедшее, и в результате взрыва все вчерашние золотые солнца стали красными, и надежда - слово, в котором нет обвинений. Красное смещение, сдвинутое во времени и относительности, красное смещение, все убегает от нас. Итак, я здесь, хотя, возможно, это и хорошо, я падаю к ободу колеса. Иллюзия ли это? Имеет ли мир смысл? Чем больше мы узнаем, тем больше мы запутываемся: звезды - как атомы, и атомы - модели, и, возможно, в конце концов все это окажется лишь сном... Время скрыто в отрицательной материи, все теории рушатся от собственного веса. Счастливы люди, верящие, что мир - это сон и причина всего - судьба. И время продолжает идти без времени, глаз продолжает двигаться без ритма, и я - песня в глубине галактик. Красное смещение отбирает мой разум, красное смещение, все убегает от нас...
Я лежу пред тобой: я - единорог, ты - непорочная дева, и я попадаю в смешную пьесу, но, возможно, для спасения. Лорд с головы до ног: я - персонаж пьесы. Слова, что я бормочу, предопределены, мы и так их знаем. Не меняй своих намерений, не будь ненадежным другом; не меняй своих намерений, не претендуй на ложное. Открой коробку с игрушками: ты - Пандора, я - Мир. Если ты пересечешь поток, ты никогда не сможешь вернуться; если ты останешься, то наверняка сгоришь. Не меняй своих намерений, не достигай глаз орхидей; не меняй своих намерений, не скрывай страх, что ты чувствуешь, он реален, и тебе нужно хорошо охранять свой замок, ведь я - одинокий волк и вепрь в стойле. Даруй мне свой Мир, ты знаешь, что только мы живем сейчас, и дальше, и дальше, и "до свиданья". Так долго тонуть, так очень долго заглушать вкус, что ты отвергаешь. Если ты пересечешь поток, ты никогда не сможешь вернуться, если ты останешься, то наверняка сгоришь.
Порой здесь очень страшно, порой - очень уныло, порой я думаю, что исчезну; заранее думаю, что я уже пропал. Трещина змеится по моему зеркалу, расколотое стекло искажает мое лицо, и хотя свет ярок и непривычен, он не может озарить затхлые уголки этого места. Это - величественный, одинокий, Лоэнгриновский замок в облаках; я вывожу здесь свои мрачные выводы, но семилетнее темное несчастье уже приближается к этому уголку, и тени скрывают призрак Отчаяния. Треснувшее зеркало 'mid (?) сокрытие явления: расколотое изображение, вымученное осознание... Я всего лишь пытаюсь найти место, где можно спрятать мой дом. Я жил в домах из стекла, где каждый шаг фиксируют, но сейчас экраны мониторов пусты, и я не могу сказать, здесь ли бессловесные глаза. Мои слова - пауки на странице, они оплетают паутиной веру, надежду и разум - но встретятся и сразятся ли они, или только пыль будет накапливаться на моем кресле? Порой мне кажется, что здесь есть кто-то еще: безликий наблюдатель тревожит меня; я чувствую его под полом, И Его присутствие бросает в дрожь. Он сообщает мне, что я буду изгнан. Что есть то, что вне и внутри? Я не понимаю сущности двери, через которую я прошел, я не понимаю сущности той сущности, в которой я нахожусь... Я жил в домах из кирпича и свинца, где все ощущения священны, и если ты желаешь поглотить фрукт, ты вначале должен вдохнуть аромат и преклонить колени перед святилищем с молитвами и позами и свитками, изловчившись, ты должен будешь выбрать - стать ли монахом или - остаться бродягой. Какое место ты зовешь домом? Это проповедь или исповедь? Может это потир (chalice), что ты используешь для защиты? Действительно ли это единственное место для тебя? Это книга законов или лекция? Это рукоплескание в честь твоего Хранителя? Не глиняные ли ноги у идола? Дом - это то, что ты создаешь, так говорят все мои друзья, но я редко видел их дома в эти темные дни. Некоторые из них - улитки, и они носят дом на своих спинах; другие же живут в памятниках, что однажды будут сброшены с пьедесталов. Я храню свой дом вместе с обертками и консервными банками; но я все еще чувствую присутствие здесь какой-то иной Силы. Он, кто разбивает зеркала и двигает стены, продолжает пристально смотреть из прорезей для глаз портретов в моем зале. Он опустошает мою библиотеку и прослушивает телефон. Я никогда не видел Его, но я знаю: Он - в моем доме, и, если Он уйдет, я тоже не смогу здесь больше оставаться. Я верю... хм-м-м... я думаю... да, я не знаю... Я лишь иногда живу в одной комнате, но все стены - уши и все окна - глаза. Все прочее - чужое, "Дом" - мой бессловесный псалом: ммммма-а-а-а-а! Дай ему шанс! Я окружен плотью и костью, я - храм жизни, я - отшельник, я - бездельник, и я расчищаю место для будущего. С тайными венками вокруг моей головы абсурдная тишина разбита: комната погружается во тьму, и в прямом свете я могу видеть лицо, что я знаю. Тот ли это, кто никогда не показывал треснувшему зеркалу то, что он чувствует, лишь невнятные молитвы к земле, пред которой он стоит на коленях: "Дом - это дом - это дом - это дом - это дом - это дом - это я!" Все люди ищут твои дома, не выбрасывай свою ношу, ты можешь разбить свои очки, и, если ты сделаешь это, ты знаешь, что не сможешь видеть, и тогда как же ты найдешь рассвет нового дня? День - это всего лишь слово, которым я держу тьму в страхе, и люди - воображаемы, ничего больше не существует, кроме комнаты, в которой я сижу, и, конечно, всепоглощающей мглы, порой я сомневаюсь, есть ли что-либо реальное. Возможно, я должен обез-вшивить это место, возможно, я должен обез-местить эту вошь, возможно, я буду, возможно, моя жизнь вне заточения этого тихого угла. Порой здесь очень страшно, порой - очень уныло, порой я думаю, что исчезну, порой я думаю... Я? Я... Я...